пятница, 31 марта 2017 г.

памятник всему


Шиллерпарк не очень похож на другие берлинские парки. Он маленький, трава на газонах – редкая, в ней – окурки и другой мелкий мусор. Возможно, трава ещё не выросла.

Парк такой, что увидеть в нём памятник Шиллеру было неожиданно. Памятник стоит в центре большой архитектурной конструкции, имитирующей что-то замковое, с нишами в центре и башнями по бокам.





Когда мы пришли, постамент для бронзового поэта был весь усижен детьми, а когда они убежали, стало видно, что и постамент в граффити.

Справа на газоне сумасшедший делал отжимания, слева в круглой башенке живут бомжи.



Они очень уютно там устроились с разноцветными коробками, а в круглых окнах башни вывесили яркие одеяльца, но на фото не видно, потому что одеяльца вывешены в окна с видом на памятник.

Перед конструкцией огромное поле, на котором сегодня уже кто-то загорал, кто-то собаку выгуливал, кто-то тренировался с мячиком. Вокруг поля – грунтовая дорожка, по ней бегают и гуляют. Лавочки. Ещё стоят три тренажёра, как это сейчас модно (хорошая мода) в некоторых европейских городах (в Минске тоже есть похожая тренажёрная площадка на Комсомольском озере). На одном тренажёре – по два больших синих круга с каждой стороны, их надо крутить руками, можно в одну сторону, можно в разные, развивает мышцы груди, рук, координацию – тренировались две красавицы в хиджабах, хохотали.

На другом – для ног – немецкая девочка шагала. Совсем-совсем беременная, в маечке и леггинсах. Мы сели недалеко на лавочку, ели яблоки, потом йогурт, а она всё шагала. Рассказывала и показывала какой-то женщине: «У меня здесь болит, а когда занимаюсь, не болит». Я услышала ещё, что она ждёт ребёнка летом. Она выглядела как человек, у которого всё хорошо и который точно знает, что так всё и останется.

Уже потом по пути к U-Bahn'у мы видели вовсе невиданное: около магазина на тротуаре стояла женщина в хиджабе и курила.

среда, 29 марта 2017 г.

по пути к Фалькенбергу

И на пути к Фалькенбергу (и в Грюнау, и в Альтглинике) я наблюдала очень грамотную массовую жилую застройку.

Дома двухэтажные, компактные.

Это в Грюнау. С лицевой стороны – в каждую квартиру отдельный вход. А с обратной – участочки. На каждый участок выход прямо из квартиры. Здесь мангалы, песочницы с игрушками, плетёные и пластиковые стульчики и столики с обязательной зажигалкой и пепельницей на каждом.

Это, наверное, уже Альтглинике или между Альтглинике и Грюнау. Домики стоят впритык и по диагонали, за счёт чего также экономится место.

Даже на крошечное крылечко они обязательно цветочки выставят

Обязательно – зелень


сад-город Фалькенберг

Пять жилых районов в Берлине занесены в список объектов Всемирного наследия Юнеско. Все они – массовые жилые застройки эпохи модерна. Об этом я знаю уже года два и только сегодня с утра решила поехать-таки поискать Фалькенберг. Потому что он ближе всего. Вчера на сегодня обещали дождь, но с утра погода была ещё велосипедная. Можно было рискнуть поехать, а если дождь пойдёт, быстренько вернуться. В Берлине можно на велике и под дождём ездить – надел непромокающий плащ с капюшоном и вперёд, но без дождя всё же комфортнее.

Забегу вперёд – за три дня я нашла все пять жилых комплексов, и из них Фалькенберг, который был ближе всех, найти оказалось всего труднее.

На карте-то город, Берлин, а на деле – или частные дома, или массовая жилая застройка, но не совсем массовая, в смысле – домики двух-, трёхэтажные. Магазины, кафешки – редко. Улицы везде мощёные, с крутыми подъёмами, спусками и поворотами. Живых почти никого, потому что все на работе, только бабушки с хорошими причёсками посматривают строго из окон.

Короче, я заблудилась, и поняла это, только когда доехала до станции S-Bahn'а и оказалось, что это не Altglienicke, а следующая – Grünbergallee. А ориентироваться надо на Altglienicke, но она так хитро спряталась в частном секторе, что я даже и подумать не могла, что вот здесь вот, в этой нарушаемой птицами тишине, за этим прекрасным домиком – ступеньки к железной дороге.

Нашла её только на обратном пути и только потому, что поезд как раз приехал и я увидела, что откуда-то идёт слишком уж много (человека четыре) людей. Потом я заметила замаскировавшуюся среди деревьев велосипедную стоянку. Всё, нашла.

Через дорогу и железнодорожные пути – путепровод, к нему от платформы станции поднимаются ступеньки, и в конце путепровода – указатель, где указано, что в пятистах метрах налево – Gartenstadt-Falkenberg (и иконка в виде древнегреческого храма, иконка Юнеско).

Эти пятьсот метров я ехала по асфальтированной тропинке, по сторонам которой – густые кусты. А через пятьсот метров открылся Фалькенберг, обычный – справа, а слева – Гартенштадт Фалькенберг. Гартенштадт значит город-сад, точнее даже сад-город.

Из внесенных в список районов Гартенштадт – самый молодой. Он построен в 1913-1915 по проекту Бруно Таута. Мощёная улица, разноцветные дома (на указателе рядом с Gartenstadt-Falkenberg написано ещё Tuschkastensiedlung, поселение символизирует коробку с красками), разные – это тоже отличает Гартенштадт.

Места, вроде, мало, но много места для зелени, которая сейчас пока ещё не очень зеленеет, поэтому можно разглядеть дорожки, входные двери, ставни на окнах. Район жилой, но в рабочее время здесь безлюдно. Я встретила только пару человек. А туриста ни одного не встретила.








Почтовый ящик Мюллеров











суббота, 25 марта 2017 г.

Рим. Реабилитация



В этот раз к Риму подлетали уже затемно, и я заметила, как заселена и освещена Италия за многие километры от столицы. Кажется, один сплошной, огромный, буйный город.



Автобус до Stazione di Roma Termini приехал, как только мы подошли к остановке, и отправился, как только мы уселись (человек десять всего было в салоне). Пока ехали от Чампино до Термини, водитель подпевал и подсвистывал песням на радио (естественно, итальянским песням), а когда стоял в ожидании на светофорах, – отстукивал сильными пальцами ритм по рулю, словно это был бубен или барабан.

На вокзал приехали в начале девятого, уже совсем в черноту, но кипящую жизнью. Поздним вечером в районе Термини Рим как будто утром, но не только что проснувшийся, а уже позавтракавший и насладившийся горчайшим эспрессо. Со всех сторон люди, машины, мотороллеры и мусорные баки. Люди, машины и мотороллеры все куда-то быстро движутся, люди громко кричат, мотороллеры тарахтят, машины отчаянно сигналят.

Вокзал – огромный и красивый. Высокий. Вот под одной из высоких стен со стороны Via Giovanni Giolitti спала женщина. Под толстым тёплым одеялом, белым с нежно-розово-голубым орнаментом. У неё было худое бледное лицо, волосы – ярко-рыжие кудри – собраны в тугой пучок на затылке. В изголовье аккуратно, по высоте, как по росту, выстроенные, стояли пластиковые бутылки и лежал в пакетике банан. Женщина словно лежала в постели в своей спальне где-нибудь в Стокгольме. Рядом сидел (попой на тротуаре, руки в замок – на согнутые колени) мужчина, поджарый, в хороших джинсах и футболке. Как будто он на ковре сидел перед камином, досматривая перед сном хорошие новости.

Attraversiamo! Мы перешли на другую сторону улицы. Естественно, по пешеходному переходу, естественно, нерегулируемому и, естественно, машины неслись через него, практически не притормаживая, а водители таращили на нас глаза и ругались.

Я сказала: «Ленуся, не бойся, они могут от избытка чувств сигналить». На что Ленуся мне сказала: «Они и задавить могут». Теоретически да, но практически я не слышала и не видела, чтобы в Риме кого-то давили. Я вообще диву даюсь, как водители умудряются ездить здесь без аварий, при том, что все они почти едут, не соблюдая полосность (они вообще мало что тут соблюдают).

Мы пробираемся по узкому тротуару, тесно заполненному темнокожими людьми, шарахаемся от внезапно раскрывшейся двери, из которой – пар, жар и вьетнамцы, он и она, кому-то позади нас тоже что-то кричат.

Ленуся снова боялась. А я вспоминала узбекский ночной базар. Не знаю, как сейчас, а раньше были такие – колоссальные придорожные ночные базары. Они работали по ночам (потому что днём жара стояла неимоверная) при больших дорогах, по которым ездили междугородные и международные автобусы (они тоже ездили по ночам, потому что днём из-за жары это было невозможно).

Свернули налево на Via Gioberti и там ещё видели проститутку, которая, предлагая себя, показала красивую голую грудь проходящему мужчине. Потом проститутка, оставив коллег, пошла с этим мужчиной вперёд. Мужчина придерживал её под локоть, улыбался ей, словно старой знакомой, и спрашивал что-то интонационно похожее на «Как здоровье вашей тётушки?» Жрица довела его до заведения, но тут он галантно её оставил, сказав что-то интонационно похожее на «Весьма сожалею, но сегодня временем не располагаю». И ушёл через дорогу в магазин чемоданов.

Кстати, на Via Gioberti продаётся море дорожных сумок, таких разных, прекрасных и за такие смешные деньги, что я не купила сумку только потому, что у меня и смешных денег не было (несмотря на это обстоятельство, чувствовала я себя прекрасно, как будто вернулась в любимые гости, хотя первый мой визит в Рим был не очень удачным, а последствия имел катастрофические).

Ленуся же моя, пронаблюдав историю с проституткой, была просто в шоке и уже заранее начала отказываться идти гулять. А на улице было тепло, как летом.

Мы свернули направо на Via Principe Amedeo, где к мусорным бакам вдоль тротуаров и припаркованным у баков машинам добавляются ресторанные столики на тротуаре. Свободных мест нет, и всё равно официанты – шикарные мужчины – зазывают посетителей, толкаясь среди гуляющих туристов и бродяг. За столиками сидели в основном семьи с недовольными детьми, которые, поставив локти на стол и подпирая щёки руками, ныли что-то, возможно, что не хотят пиццу или пасту.

Дверь в наш отель – нараспашку. На ресепшне – администратор и хозяин. Хозяин говорит с нами по-английски, Ленуся тут же переводит, хозяин тут же сам повторяет за ней на прекрасном русском и говорит: «Прекрасно, прекрасно ребёнок всё понимает».

Пять этажей, крутая (в прямом смысле) мраморная лестница, старинный лифт (которого надо долго ждать) в открытой для обзора шахте с кованной чёрной дверью (закрывать которую надо медленно, иначе лифт упрётся и не поедет).

Отель прекрасный. Наш номер стоит 128 евро. Я купила его за 60 на booking'е на акции (без права бесплатной отмены).

Заселившись, мы опять пошли на вокзал – ужинать.

Вокзал прекрасен не только внешне. Он современный и понятный без языка. И там очень хороший фудкорт. Я не знаю, до скольки он работает, когда мы пришли, все магазины были уже закрыты, а в фудкорте яблоку негде было упасть, как в самое обеденное время, и вся выпечка была свежая, как будто заведение только что открыли.

Шумно. Где-то на втором этаже – живая музыка и поют (конечно, громко), внизу за высокими длинными столиками на высоких лавочках разномастная публика, не только молодежь. На углу одного из столиков, выпачканного пивом и сыром, женщину видела, которая в этом во всем умудрялась сидеть и читать, как в библиотеке.

На выбор – море выпечки от простой до изысканной. Много мяса и рыбы, колбаса, ветчина, овощи. Есть салатики и супчики. Мы, конечно, выбрали пиццу. Ленуся – с прошутто, я с брокколи и вялеными помидорами, оказавшимися пастой из острого перца. Сыра, честно, я на ней не помню. Пицца и без сыра была прекрасна, просто прекрасна.



Ели мы её на ходу, по дороге к Санта-Мария-Маджоре. На площади напротив базилики – фонтан, всё, как было два года назад, с одной только разницей: базилика огорожена и слева выстроен пункт досмотра. Он закрыт, но на площади всё равно стоят два вооружённых до зубов карабинера. Сейчас прохладно и я думаю, что им, возможно, в их обмундировании даже холодно. На следующее утро после завтрака в отеле мы первым делом придём сюда. Будет уже тепло, а карабинерам, возможно, и жарко. И карабинеров будет уже не два, а много. И нас будут досматривать, как на входе в Собор Святого Петра. А когда мы войдём, у Ленуси, которая в свои почти четырнадцать всячески напускает на себя невозмутимость, вырвется «Ух ты!»

Но всё это на следующее утро, а сейчас мы ещё зайдём в супермаркет, который работает до 24:00 на подземном этаже торгового центра прямо на площади у Санта-Мария-Маджоре.

Очень пахло рыбой, хотя рыбы в холодильниках (на колотом льду) не было ни кусочка. Мы взяли прошутто, самую лучшую (я все пересмотрела и перечитала составы), 100 граммов за 4 евро. И за центы – белый багет, ещё горячий, толщиной в два пальца. Ещё я взяла грушу к ветчине, так и не поняв, где её взвешивать, а когда на кассе продавец, взяв эту грушу, загромогласила «Уээээээйт!» (не выглядели мы по-итальянски, она поэтому сразу по-английски и затянула), я отложила фрукт в сторону, ну его в пень.

Перед сном я смотрела на висящее в изголовье кровати, прямо над моей головой, бра. Из тяжелого металла, в форме какой-то удивительной вытянутой раковины. Мне трудно было представить, что во всём Риме есть человек, способный прикрепить эту раковину к стене так, чтобы она не свалилась мне на голову.

Утром я проснулась от того, что на улице кто-то начал мести. Я проснулась, потому что звук был непривычный. Мне трудно представить, что в Риме кто-то может мести.

Номер у нас был на четвёртом этаже. Всё, что было видно из окна, было покрыто инеем.

В стене соседнего здания – труба типа водосточной, и оттуда периодически льётся вода с пеной, как из стиральной машинки. Льётся прямо на крышу другого здания, протекает по ней ручьём и стекает по другой трубе уже на землю.

Завтрака мы ждём, нет свободных столиков. Но ждём недолго. Хлеб на завтрак девочка периодически приносит из булочной внизу, не сразу много, а по чуть-чуть, в бумажном пакете. Мармелад невкусный, мёд ненастоящий, сливочное масло тоже, но кофе из машины – пришлось сдерживаться, чтобы не ахать. Только эспрессо (другой кофейной кнопки на машине нет) и я хожу за ним несколько раз.



Потом мы собираемся, выселяемся, долго фотографируем на ресепшне грустноглазую восседающую на столе собаку и выходим уже на солнце, но ещё в куртках. И дальше уже гуляем, где захотим, периодически отдыхая в храмах от жары.





Возле Ponte Cestio на Тибре – порог.
В белой пенной воде весело мечутся несколько разноцветных мячей и несколько разноцветных воздушных шаров. И коробка от пиццы



В Колизей не заходим, у Колизея просто колоссальная толпа, кто в майках, кто в пальто. Идём в церковь Святой Сабины. Оттуда по набережной Тибра через Тиберину – к Собору Святого Петра. В маленьком продуктовом магазинчике я покупаю яблоко, продавец быстро взвешивает его и говорит «уно евро». Я понимаю, что она обманывает меня, но почему-то не злюсь и не обижаюсь.

Уже на подходе к овальной площади присаживаемся в Санто-Спирито-ин-Сассиа. И как раз попадаем на службу. Служительница что-то читает по книге, потом закрывает её, уносит, выходит и вежливо просит всех покинуть помещение, настойчиво сопровождая посетителей прямо до выхода.




Мальвина


В очереди в Собор Святого Петра все стоят безропотно, даже не так – спокойно и где-то радостно, как будто ждать всего несколько минут и чего-то очень приятного. Все – и старики, и люди с маленькими детьми. Детей здесь же выгуливают, кормят их мороженым, меняют им памперсы. Никто не говорит «Пропустите, у нас ребёнок!» или «Пройдите, у вас же ребёнок!» Погода прекрасная, не холодно и не жарко, тепло, ветерок, и нужно просто стоять. Я готова так стоять долго.

Я стою и думаю, что, конечно, планировала когда-нибудь дать Риму возможность реабилитироваться. Но я не ожидала, что осуществлять эту возможность придётся не ему, а мне, причём вот сейчас, обязательно и срочно. Сейчас, когда у меня не было средств на эту реабилитацию.

Всё произошло за какие-то недели и вот я стою на входе в Ватикан, в очередной раз (сколько ещё понадобится разов?) самой себе (и сама себе) доказавшая, что средства – это, в первую очередь, не деньги.

Ещё я думаю, что главное, что я хотела в этот раз увидеть в Риме – церковь Святой Сабины, – я уже увидела. Сейчас в Соборе я хочу ещё рассмотреть Пьету, которой в прошлый визит вообще не уделила внимания. Впереди – Пантеон и Треви (в прошлый мой визит он был закрыт на реконструкцию). А потом самолёт на Берлин, там дядькин плов, отпуск...






Напротив фонтана




Денег после расплаты за отель осталось 36 евро. Я это знаю, столько денег нетрудно подсчитать, а много это или мало, решать только мне.



В римской фастфудной пиццерии можно поесть вдвоём за 5-6 евро (и это будет пицца, помидоры на которой взрываются соком, а белое, толстое тесто пропитано оливковым маслом, пахнущим и тающим во рту), а самая маленькая порция мороженого в джелатерии (они – на каждом шагу, и в любой мороженое – прекрасное) стоит 2 евро, и этой порцией можно насытить слона.

В пиццерии-забегаловке можно взять пасту, овощи, что-то из чечевицы, жареного цыплёнка. Пицца не круглая, а прямоугольная, печётся на листах, лежит на листах, отрезают кусок, какой захочешь. По умолчанию отрезают большой, граммов на 400. Что надо меньше, мы показывали руками. Незадолго до отъезда на Via Cavour в такой пиццерии парень никак не мог нас понять (а, может, делал вид). Ленуся говорила – smaller. А из меня вдруг выскочило слово piccolo (пикколо, маленький). И итальянец прямо расцвёл в улыбке. Наверное, это одно из самых больших счастий для мыслящего и чувствующего человека, когда иностранец, экающий, и мэкаюший, и двигаюший беспомощно руками в попытках объясниться, вдруг произносит слово на чужом для себя, но родном для тебя языке. Не случайное, а нужное именно в этот момент, подтверждающее, что вы всё-таки не чужие. Потому что понимать – одно из самых больших счастий.

В этой же пиццерии дверью в туалет являлась раздвигающаяся ширмочка, и она не закрывалась на замок. Я отнеслась к этому с пониманием.

В Риме мы были сутки. Не считая по мелочи, сна и двух часов стояния в очереди в Собор, всё время ходили (мы и ели в основном на ходу). Каждая минута была счастливой.






Я раз сто написала в этом посте слово «прекрасно», ну и что.